В детстве я считал, что самая интересная в мире наука — это наука о Вселенной: погружение в мир изучения системы мироздания и процессов устройства нашего мира, материи... Тогда казалось, что это самое любопытное в жизни. Личный путь в мир психотерапии
Личный путь в мир психотерапии Учась в школе у меня были идеи, что надо поступать на физический факультет университета в Новосибирске, попасть в группу астрофизиков, а там уже заняться космогонией. Однако, к девятому классу я начал обращать внимание на возможные «прагматические последствия» реализации этих планов, связанных с астрономией и сомневаться в своем выборе. Я стал осознавать сложность изучения и исчисления космических объектов, отсутствие надежной инструментальной базы. Оказалась непонятна перспектива этой деятельности, т.к. наблюдательная астрономия в нашей стране, в те времена, была не очень сильна. Поэтому моя «подростковая проактивность» улетучилась, как только я понял, насколько мои личные успехи будут зависеть от качества астрофизических инструментов и общего уровня развития науки. Мне же хотелось самому определять свою профессиональную деятельность. Поэтому я решил, что возможно Вселенная — не тот объект познания, который мне необходим.

ШАГ В ПСИХОТЕРАПИЮ

В связи с этим я решил поискать объект познания такой же сложности как космос, но — на «рас стоянии вытянутой руки». В результате долгих и, надо сказать, мучительных подростковых раз мышлений, возникло предположение, что нужный объект исследования — это психика, в кото рой зарождается сознание и возможность быть осмысленным субъектом в этой жизни, что и позволяет человеку самостоятельно определиться с этим миром. Я понял, что психическое — это и есть тот самый сложный объект, космос «под рукой». Вокруг этой идеи и начал складываться мой дальнейший профессиональный путь. Я выбрал медицинский институт в Хабаровске, чтобы заниматься этой темой более плотно, чем это было бы возможно в рамках психологии. Это удивительно, но еще в конце девятого класса у меня возникло предположение, что хоть психологи и могут хорошо исследовать психику, но имеют некоторое ограничение по влиянию, т.к. не могут лечить как врачи. И я стал искать в истории медицины людей, которые занимались психическим и вылечиванием психических расстройств: это, конечно, были Зигмунд Фрейд и другие психотерапевты. Я начал воспринимать свое возможное предназначение, как путь исследования психического. Одновременно с этим возникло понимание, что я не могу делать это в одиночку, что должен быть создан некий «инструмент по знания» — социальной объект, в рамках которого можно заниматься таким сложным объектом.

ЗАРОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ

И так или иначе, я начал это реализовывать в разных формах. Поскольку я пришел в медицинский институт заниматься именно психическим, а не медициной в целом, то уже на первом курсе мы с Виталием Викторовичем Коровицыным (координатор научных проектов ИПМП) начали искать возможности. Для начала мы создали психотерапевтический кружок на базе кафедры психиатрии, где разбирали разные тексты. Он неплохо просуществовал несколько лет и стимулировал наше участие в научных исследованиях. Первым нашим опытом в этом направлении стало погружение в различные клиники. В 1983 году мы, как представители психотерапевтического кружка, создали наш первый психотерапевтический модуль в клинике пульмонологии (пульмонологическом отделении краевой больницы) для лечения бронхиальной астмы. Психотерапевтический модуль был прообразом внутрибольничного психотерапевтического центра (отделения внебольничной психотерапии), который я описал позже и основывался на организационных, методических и технологических алгоритмах. Кроме нас, студентов, там присутствовали и «кафедралы», которые активно нам помогали. Это в первую очередь мои первые учителя – доцент кафедры психиатрии, к.м.н. Нина Павловна Панюшкина, Алексей Александрович Андреянов (прим. сейчас является директором психотерапевтического Центра в г. Хабаровск) и Князев Владимир Петрович. Поэтому мы получили результаты сразу по двум направлениям: 1) исследование/использование гипноза как инструмента симптоматического воздействия и 2) идея патогенетического анализа бронхиальной астмы. Получается, что под покровительством кафедры психиатрии, которую в те годы возглавлял д.м.н., профессор Геннадий Федорович Колотилин, мы начали применять психотерапию и изучать клинико-психологические факторы болезни на примере бронхиальной астмы уже на втором курсе медицинского института. Наш психотерапевтический модуль на базе от деления пульмонологии стал очень популярным среди больных: мы ходили в это отделение как на работу и нам предоставляли списки больных, с которыми мы проводили сначала индивидуальную и групповую гипнотерапию, а затем психотерапевтические встречи и другой направленности. Мы даже начали экспериментировать с групповой психотерапией, хотя тогда до конца не понимали патогенетическую психотерапию В.Н. Мясищева. В итоге наш замечательный психотерапевтический модуль в отделении пульмонологии просуществовал несколько месяцев: мы гордо занимались психотерапией до тех пор, пока клиника не отказалась принимать нас на своей базе. Выяснилось, что несмотря на хорошие отзывы пациентов (многие отмечали явное симптоматическое улучшение и снижение частоты приступов бронхиальной астмы), в результате нашей деятельности возникло несколько негативных инцидентов. Во-первых, пациенты стали стремиться к нам на гипноз и патогенетическую психотерапию, «манкируя» другими предлагаемыми способами лечения. Удивительно, но выходило, что пациенты пульмонологической клиники предпочитали лечиться психотерапией у студентов второго курса, а не принимать назначенные препараты. Кроме того, они начали отказываться от активно применявшейся акупунктуры – врачи-пульмонологи в дополнении к препаратам и физиотерапии использовали воздействие на «активные пульмонологические точки». Это тоже вызывало удивление и недовольство у некоторых врачей.

ОШИБКА КАК ОСНОВА МЕДИЦИНСКОЙ МОДЕЛИ ПСИХОТЕРАПИИ

Но самое важное в этом то, что у нас было не сколько неудачных результатов применение гипнотерапии, с соответствующими клиническими последствиями. В частности, наша гипнотерапия основывалась на обыденной психологии здравого смысла, что часто происходит при проведении психотерапии вне рамок медицинской модели. И поскольку нам очень хотелось помочь нашим пациентам с бронхиальной астмой лучше дышать, мы подумали, что должны внушить им что-то вроде «пронизывающего свежего ветра», который дол жен помогать свободно дышать. Для этого, во время сеансов гипнотерапии, мы просили пациентов совершать большие, свободные вдохи, чтобы «свежий ветер пронизывал душу, тело» и, по нашему замыслу, таким образом должны были способствовать снижению астматического компонента… В наших представлениях мы с помощью гипноза стимулировали свободное дыхание и расширение бронхов. И каково же было мое удивление, если не сказать разочарование, что эффектом нескольких таких случаев стали астматические приступы у пациентов! Во время гипнотической процедуры наше внушение способствовало гипервентиляции легких у пациентов, эффектом которой было увеличение парциального давления кислорода в альвеолах, которое приводит не к расширению, а именно к сужению бронхов даже у здорового человека. Это уже и в то время, и сейчас хорошо известно патофизиологам. У пациентов же с бронхиальной астмой гипервентиляция способствует астматическому приступу! Таким образом «надышавшись» на сессии гипнотерапии некоторые пациенты выдавали астматические приступы. В результате критики врачей мы начали изучать этот эффект и выяснили, что существуют известные психофизиологические механизмы и что патологическая физиология бронхиальной астмы должна учитываться в психотерапии. Стало ясно, что несмотря на наши гуманистические намерения, сама имея глубоких вдохов ошибочна у пациентов с бронхиальной астмой! Получается, что своими неосторожными действия мы способствовали возникновению у пациента с бронхиальной астмой, с одной стороны, надежды на исцеления, а с другой — к провокации приступа. Я считаю это событие крайне важным в моей жизни, поскольку оно продемонстрировало мне существование жесткой, несомненной взаимосвязи между психическим и соматическим. Мне стало понятно, что психотерапия должна базироваться на очень точной научной базе и что она должна стать наукой, где мы не просто философствуем и основываемся на здравом смысле, а хорошо понимаем на каких научных основах она функционирует. Так воз никла идея углубления этих исследований, в том числе на междисциплинарном уровне и стало ясно значение биопсихосоциального подхода в клинической психотерапии. И сейчас я счастлив, что это была именно пульмонология, где есть эта точная связь между психическими, биологическими и социальными аспектами болезни и лечения. Результатом проведенных исследований явилась первая депонированная публикация в 1985 году1, в которой Нине Павловне Панюшкиной удалось бережно распорядиться всем матери алом по работе нашего психотерапевтического модуля. Так что моя первая публикация по клинической психотерапии появилась 38 лет назад!